И моя мать, и мой отец были жителями Лондона. Они встретили друг друга в поезде, следовавшем от станции Кингс-Кросс в город Аброт в Шотландии. Им обоим было по восемнадцать лет. Мой отец собирался вступить в ряды ВМС Великобритании (Royal Navy), а мама — присоединиться к W.R.E.N. [Women's Royal Naval Service — вспомогательное подразделение, объединяющее всех женщин, проходящих службу в ВМС].

Мама рассказывала, что тогда, в поезде, она замёрзла, и папа предложил ей разделить с ним его пальто. Они поженились чуть больше года спустя, когда им уже исполнилось девятнадцать.

Позже они оставили службу в вооружённых силах и переехали в предместье Бристоля на западе Англии. Тогда-то я и появилась на свет; моей маме на тот момент исполнилось двадцать. Я была весьма пухленьким младенцем. В «Философском камне» упоминаются фотографии, на которых было нечто, «напоминающее надувной мячик в чепчиках разных цветов» — то же самое можно было сказать и о снимках моих младенческих лет.

Моя сестра Ди появилась спустя год и одиннадцать месяцев. День её рождения — моё самое ранее воспоминание… по крайней мере, самое раннее, которое я могу датировать. Хорошо помню, как в тот день я игралась с пластилином на кухне, а папа метался из комнаты в комнату, суетясь вокруг мамы, рожавшей в спальне. Точно знаю, что не придумала это, так как детали я уточняла потом у мамы. Также очень живо помню, как я, спустя некоторое время, вместе с отцом вошла в их спальню, держа при этом папу за руку. Мама лежала в своей ночной рубашке, а рядом с ней — моя сияющая сестра, хотя и совершенно голая, но уже с густой шевелюрой. Выглядела она при этом так, как будто ей было лет пять, не меньше. Хотя совершенно ясно, что это причудливое воспоминание вымышлено, и что я составила его по обрывкам разговоров, услышанных в детстве, оно оказалось настолько живым, что всегда предстаёт у меня перед глазами, когда я думаю о рождении Ди.

Волосы у Ди всегда были очень тёмными, почти чёрными (да они у неё и сейчас такие), глаза — тёмно-коричневыми, как у нашей мамы, и вообще она всегда была гораздо симпатичнее, чем я (впрочем, это и сейчас так). Думаю, в качестве компенсации мои родители решили, что я должна быть «самой яркой». Мы обе ненавидели эти ярлыки. Я в самом деле хотела поменьше напоминать пухленькую веснушчатую девицу, а Ди, которая сейчас работает адвокатом, сильно раздражало то, что никто не замечал в ней ничего большего, чем просто красотку. В немалой степени именно из-за этого обстоятельства три четверти всего времени в детстве мы дрались, словно пара диких кошек, запертых вместе в крошечной клетке. У Ди до сих пор остался маленький шрам над бровью, которым наградила её я, швырнув батарейку — честное слово, я не хотела попасть, я думала, что она увернётся! (Конечно, эта отговорка тогда не слишком-то подействовала на мою маму — такой разозлённой я её ещё никогда не видела.)

Когда мне было четыре года, мы оставили наш домик-бунгало и перебрались в Уинтерборн — это тоже где-то на окраине Бристоля. Теперь мы жили в двухквартирном доме с ЛЕСТНИЦАМИ. На них мы с Ди постоянно разыгрывали драматическую сценку, действие которой разворачивалось на «краю пропасти» — верхней ступеньке лестницы. Одна из нас должна была «свисать» с «края», держась за руки другой, умоляя при этом сами руки не отпускать её, предлагая за это всевозможные взятки, и даже прибегая к шантажу, пока не «срывалась» вниз. Это казалось нам бесконечно занятным. Кажется, в последний раз мы играли в эту игру два года назад на Рождество; в отличие от нас, моей девятилетней дочурке такая забава не показалась столь уж весёлой.

В те недолгие периоды времени, пока мы не дрались, Ди и я были лучшими друзьями. Я рассказывала ей кучу историй, и мне иногда даже не надо было заставлять её сидеть рядом и слушать. Частенько эти истории становились играми, в которых мы исполняли роли своих постоянных персонажей. Я вела себя чрезвычайно властно при постановке этих «пьес», но Ди мирилась с этим, так как я обычно отдавала ей все «звёздные» роли.

На новой улице обнаружилось много наших ровесников, живших по соседству, и среди них — брат и сестра по фамилии Поттер. Мне всегда нравилось их имя, в отличие от моего собственного, из-за которого меня часто награждали такими обидными кличками как «катящийся камень» («Rowling stone» [«роллинг стоун»]), «скалка» («Rowling pin» [«роллинг пин»]) и тому подобные. Как бы там ни было, именно этого мальчика пресса объявила прообразом Гарри. Ещё его мать рассказала журналистам, что якобы я и он любили наряжаться волшебниками. Эти утверждения совершенно не соответствуют истине; в общем-то, единственное, что я помню об этом мальчике — это то, что он везде разъезжал на фирменном велосипеде «Чоппер» — тогда, в семидесятых, каждый хотел иметь такую модель, а ещё я помню, что он однажды бросил в Ди камень, за что я крепко заехала ему по голове пластмассовым мечом (ибо швыряться чем-либо в Ди дозволялось только мне).

Мне очень нравилось ходить в школу в Уинтерборне — там я чувствовала себя очень свободно. Помню, как много я там занималась лепкой, рисованием и придумыванием разных историй, и всё это мне чрезвычайно нравилось. Но мои родители всегда мечтали жить в деревне, поэтому примерно в то время, когда мне исполнилось девять, мы переехали — в последний раз — в Татсхилл, маленькую деревню неподалёку от Чепстоу в Уэлльсе.

Переезд совпал со смертью моей любимой бабушки, Кэтлин. Именно её имя я взяла себе в качестве второго, когда мне понадобился дополнительный инициал. Несомненно, столь тяжёлая утрата, случившаяся впервые в моей жизни, повлияла на отношение к новой школе, которая мне совершенно не понравилась. Мы весь день сидели за столами с откидными крышками и старомодными чернильницами, глядя на доску. А ещё в моём столе была дырка, которую мальчишка, сидевший на этом месте до меня, проковырял циркулем. По видимому, он трудился над ней тайком, скрывшись от глаз учителя. Я сочла это весьма выдающимся достижением, и продолжила расширять отверстие с помощью своего собственного циркуля. К тому времени, когда я покинула тот класс, в эту дыру уже свободно проходил большой палец.

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, я поступила в среднюю школу Уайдин. Там я встретила Шона Харриса, которому посвятила «Тайную комнату». У него был настоящий «Форд Англия». Шон был первым из моих друзей, который умел водить машину, и этот бело-бирюзовый автомобиль стал для нас подлинным символом СВОБОДЫ. Теперь мне не нужно было просить отца «подбросить» меня куда-нибудь, ведь подобные просьбы — самое худшее для подростка, живущего в сельской местности. Одно из самых счастливых моих воспоминаний этих лет — о том, как мы пронзали ночные сумерки на машине Шона. Он стал первым человеком, с которым я всерьёз обсуждала свои амбициозные планы насчёт карьеры писательницы, и это был единственный человек, уверенный, что я обязательно добьюсь успеха. Я не говорила Шону тогда, насколько важна была для меня его поддержка.

Худшим событием в мои юношеские годы стало известие о болезни моей мамы. Ей поставили диагноз «рассеянный склероз» — это такое заболевание нервной системы. Мне в то время исполнилось пятнадцать. И хотя у большинства людей, больных этим недугом, наступают периоды ремиссии или даже улучшение, состояние моей мамы с момента определения диагноза медленно, но неуклонно ухудшалось. Думаю, что большинство людей где-то глубоко внутри верят, что их матери — это нечто непоколебимое, неразрушимое. Для меня известие о неизлечимой болезни стало ужасным потрясением, но даже тогда я не до конца осознавала, ЧТО такой диагноз может означать.

В 1983 году я окончила школу и поступила в Эксетерский университет, расположенный на южном побережье Англии. Там я изучала французский, и это стало ошибкой. Я уступила воле родителей, пожелавших, чтобы я учила «полезные» современные языки, а не обычный английский («ну-и-кому-будет-нужно-такое-образование?»). Мне стоило настоять на своём. Одной из положительных сторон изучения французского можно назвать моё годичное пребывание во Франции, входившее в программу учебного курса.

По окончании университета я работала в Лондоне. Дольше всего я трудилась на пользу организации под названием «Amnesty International», борющейся с нарушениями прав людей во всём мире. Но в 1990-м я и мой тогдашний парень решили переехать в Манчестер. И вот, после уикенда, потраченного на поиски квартиры, я возвращалась одна в Лондон в переполненном поезде. Тогда-то мне в голову и пришла идея о Гарри Поттере.

Я всегда что-нибудь писала с тех пор, как мне исполнилось шесть лет, но никогда прежде посетившая меня идея не была столь захватывающей. К моему непередаваемому огорчению, у меня при себе тогда не оказалось ручки, а попросить её у кого-нибудь из стоящих рядом я постеснялась. Думаю, отсутствие ручки всё-таки было к лучшему, потому что в итоге мне ничего не оставалось, как присесть и начать думать. И в течение тех четырёх часов, пока задерживался поезд, всё новые и новые идеи всплывали в моём мозгу, словно пузыри на поверхности воды, и этот худенький черноволосый мальчик в очках, не подозревавший о том, что он — волшебник, становился для меня всё более и более осязаемым. Думаю, что если бы я тогда сдерживала возникающие мысли, пытаясь успеть записать их, то могла бы упустить некоторые из них (хотя изредка я думаю и о том, сколько интересных идей я успела позабыть, пока не добралась до бумаги с ручкой).

И в тот же вечер я начала работать над «Философским камнем», хотя те первые несколько листочков не имели ничего общего с окончательным вариантом книги. Я перебралась в Манчестер, прихватив с собой толстеющую рукопись, которая к тому времени уже обросла всевозможными деталями, касавшихся не только первого года Гарри в Хогвартсе, но и его дальнейшего пребывания в школе. 30 декабря 1990 года произошло событие, навсегда изменившее и мой мир, и мир Гарри: умерла моя мама.

Это было ужасное время. Мой отец, Ди и я были просто опустошены. Маме было всего сорок пять, и мы никогда себе и представить не могли — возможно, потому, что мы даже не осмеливались думать об этом — что она может покинуть нас столь молодой. Помню, я чувствовала себя так, словно на груди у меня лежала каменная плита; я моё сердце буквально болело.

Девять месяцев спустя, испытывая непреодолимое желание переменить обстановку, я переехала в Португалию. Там я поступила на работу на должность преподавателя английского в институт иностранных языков. Я не преминула взять с собой постоянно полневшую рукопись, в надежде, что моё новое расписание позволит мне продолжать интенсивно работать над книгой, которая сильно изменилась после смерти моей матери. Чувства Гарри к своим ушедшим родителям теперь стали гораздо глубже, гораздо искреннее. В первые недели моего пребывания в Португалии я написала свою любимую главу «Философского камня» — «Зеркало Эиналеж».

Я надеялась, что ко времени моего возвращения на родину у меня под рукой уже будет законченная книга. На самом деле, к тому моменту у меня было нечто лучшее: моя дочь. Я встретила и вышла замуж за одного португальца, и хотя этот брак не сложился, он подарил лучшее, что есть у меня в жизни. Я с Джессикой приехала в Эдинбург, где жила моя сестра Ди. Случилось это в канун Рождества 1994 года.

Я собиралась снова заняться преподаванием, и понимала, что если в скором времени не закончу книгу, то не закончу её, наверное, никогда. Работа учителем на полную ставку, с её бесконечными проверками ученических работ и составлением планов будущих занятий, к тому же с маленькой дочуркой на руках, заботиться о которой кроме меня было некому, грозили не оставить мне ни минуты свободного времени. Поэтому я с необычайным рвением принялась за книгу, поставив перед собой задачу закончить и — по крайней мере, попытаться! — опубликовать её. Как только Джессика засыпала в своей коляске, я тут же бросалась в ближайшее кафе и писала, словно обезумевшая. Я бралась за перо почти каждый вечер. А потом мне пришлось самой перепечатать всю рукопись на машинке. Были моменты, когда я просто ненавидела книгу, хотя в то же время любила её.

Наконец всё было готово. Я запечатала первые три главы в симпатичную пластиковую папку и отослала одному агенту, который, похоже, вернул её в тот же день, в который и получил. Но вот другой агент, к которому я обратилась, написал мне и попросил направить ему оставшиеся главы рукописи. Это письмо стало, несомненно, лучшим в моей жизни, хотя и состояло всего из двух предложений.

Моему новому агенту, Кристоферу, потребовался год, чтобы найти издателя. Очень многие отказались публиковать книгу. Но наконец-то в августе 1996 года Кристофер позвонил мне и сказал, что Блумсбери «сделало предложение». Я просто не могла поверить собственным ушам. «То есть, вы хотите сказать, что её напечатают?» — задала я в ответ не слишком-то умный вопрос. — «Что, в самом деле напечатают?». Положив трубку, я тут же с громким криком буквально подпрыгнула на месте. Джессику, которая в это время сидела на своём стульчике и пила чай, моя выходка, похоже, сильно напугала.

Ну а что было дальше, вы, наверное, уже знаете.

Источник: www.rowling-ru.net

Экспресс-опрос:

 - Какие книги Вы любите читать?
- Моя любимая писательница - Джейн Остин, и я читала все ее книги столько раз, что уже потеряла счет. Мой любимый современный писатель - Родди Дойл, которого я считаю гением. Я думаю, что они похожи тем, что создают совершенно схематических персонажей, часто без особого или вообще какого-либо физического описания, занимаются исследованием нормального человеческого поведения очень несентиментальным и все же трогательным образом - и без сомнения, они ЗАБАВНЫ.
 

- Действительно ли кто-то из ваших персонажей автобиографичен?
- Я являюсь прототипом Гермионы. Она - карикатура на меня в 11-летнем возрасте, чем я не особенно горжусь. Она частенько до чрезвычайности раздражает. Я люблю ее как персонаж, но я точно знаю, что она нравится не всем людям. Я знаю девочек, которые очень похожи на привлекательную и раздражающую в одно и то же время Гермиону. Я повстречала много девочек, которые говорили мне, что они узнают себя в Гермионе. Я думаю, что это - очень женский путь к успеху, пытаться и быть лучшей. Гермиона является персонажем, который я понимаю на самом-самом деле хорошо. Я сознательно старалась сделать это отчетливым за неприятной личиной той, которая на самом деле чрезвычайно ранима и постоянно борется за то, чтобы быть лучшей. Я думаю, что читатели - мальчики вряд ли видят себя в Гермионе. Девочки имеют тенденцию сравнивать себя с ней намного чаще. Это, наверное, в особенности женская характеристика для юных девочек, когда за усердием получать наилучшие оценки скрывается собственная неуверенность об очевидных чувствах или безусловном несоответствии. Гермиона станет мягче. В общем, то она становится довольно покладистой в «Тайной комнате», как сделала и я, потому что стала старше.

- Кто - ваш любимый персонаж?
- Я люблю Гарри, Рона, Гермиону, Хагрида, и профессора Люпина.
 
- Гарри Поттер похож на вас?
- Некоторым образом он немного похож на меня и некоторым образом он лучше, чем я. Я аналогична с ним в близких отношениях с друзьями. Я была бы потеряна без своих. Но Гермиона вероятно больше всего похожа на меня, потому что я была такой в юности.
 

- Это очень судьбоносно, мы разговариваем с вами на поезде – Кинг Кросс, ваши родители, вся история Гарри…
- Я люблю поезда – я не находилась бы здесь, но для факта, что мой отец умудрился сломать свой зуб, чтобы сесть на поезд Кинг Кросс - там, где он повстречал мою мать; на поезде он сделал моей матери предложение, и я придумала историю Гарри Поттера тоже на поезде. Очень судьбоносно.
 

- Откуда вы нашли имя для Гарри Поттера?
- "Гарри" всегда было моим любимым мужским именем, поэтому если бы у меня была не дочка, а сын, то его бы звали Гарри Роулинг. Тогда я должна была бы подобрать другое имя для Гарри в книгах, потому что было бы слишком жестоко назвать его в честь моего собственного сына. "Поттер" - фамилия семьи, которая жила возле меня, когда мне было семь лет, и мне всегда нравилась эта фамилия, поэтому я позаимствовала ее.
 

- Почему не героиня? Почему не Хелен Поттер?
- Очень хороший вопрос. Я писала книгу около шести месяцев прежде, чем я остановилась и подумала: Ну, он - мальчик. Как это случилось? Почему он - мальчик? Почему - не Гарриет? Во-первых, уже было слишком поздно. К тому времени Гарри был слишком реален для меня, чтобы пытаться впихивать его в платье. Это не подходило для работы. И после этого появилась Гермиона - и Гермиона обязательно присутствует в книгах и всех происходящих приключениях. И в ней так много меня, что я не чувствую никакой вины о сохранении героя, который появился в моей голове. Понимаете, это не было измышлением. Это бессознательное. Это - то, как он появился. Так что я сохранила его путь.
 

- Вам понравился молодой человек, которого Warner Bros. выбрала для роли Гарри?
- Я его обожаю – Дэн потрясающий. Это был очень трудный процесс. Найти Гарри было очень нелегко. Это напоминало попытку найти Скарлетт О'Хара. Я полагаю, что все почти впали в отчаяние. И я тоже бродила по улицам Эдинбурга и Лондона и рассматривала мальчиков, которые пропускали меня, подозрительно окидывая взглядом. Вы понимаете, я думала, может быть это он? И после этого как-то вечером продюсер и режиссер пошли в театр, и нашли Дэна. К тому же Дэн - актер. И он идеален. Я видела его пробы, и мне действительно представилось, что Дэн - это он.
 

- Если бы Гарри сразился на волшебном поединке с Гермионой, кто победил бы?
- Очень хороший вопрос! Если бы это случилось до середины "Азкабана", победила бы Гермиона. Но Гарри – если кто-то действительно заметил это - становится необыкновенно умелым в Защите от Темных Искусств. Так что это одна область, в которой почти что инстинктивно, он особенно талантлив. Кроме Квиддича.
 

- Сколько часов в день вы проводите за написанием?
- По разному, я думаю в конце "Принца-Полукровки", я сидела по восемь часов в день и я бы писала еще больше, но тогда я была беременна и есть период, когда вы просто огромны. Вы должны встать и пойти прогуляться, потому что становится действительно не комфортно.
Я сидела по десять часов в прошлом, время, которое не может больше практиковаться  с молодым семейством, и я еще работала всю ночь, это я действительно любила, но вновь из-за молодого семейства не могу больше практиковать.
 
- Если бы Волдеморт встретил боггарта, что бы он увидел?
- То, что Волдеморт боится, больше, чем что-либо – его собственная смерть. Это поиски его жизни, чтобы обмануть смерть, так что мы могли бы видеть его лежащим мёртвым на полу.
 
- Во второй книге, если вы видите Василиска и у вас есть очки, они вас защитят? И если да, почему Плакса Миртл умерла, и если не защитят, то всё равно почему?
- Я уже отвечала на этот вопрос прежде. Я решила, что очки не могут защитить вас. Я подумала, что многие в Хогвартсе носят очки, это могло вызвать больше трудностей, так что я решила, что очки не будут вас защищать.
Но как вы знаете, я защитила Колина с помощью линзы камеры, так что я думаю, я открыта для критики здесь. Но путь, которым я себе объяснила это, то, что он смотрел через несколько линз и не видел вещь непосредственно, он не видел ее глазами. Когда вы смотрите через камеру, то просматриваете линзу, а она немного искажает. Вы можете спорить со мной в этом, я и не буду обвинять вас, но именно так я себе это объяснила тогда.
 
- Какого возраста Дамблдор?
- Я вижу, что ему приблизительно 150 лет, я сказала раньше, что волшебник могут получить ужасную магическую болезнь, которая может случится... Они не росли вместе, это в случае, если вы не слышали вопроса о том, почему Фламель и Дамблдор были друзьям, когда одному из них 650 лет. Они стали друзьями в течении жизни Дамблдора, они не были друзья с детства, иначе Дамблдор был бы антиквариатом.
 

- Есть какой-нибудь вопрос, который вам не задавали, когда вы ожидали вопроса, и как это было?
  - Последний раз я коснулась этого, когда зачитывала "Феникса" на Книжном Фестивале в Эдинбурге, и я сказала, что меня никогда не спрашивали, почему Волдеморт не умер, когда напал на Гарри. Есть здесь кто-то, кто закончил "Принца-Полукровку"? Хорошо. Ну, теперь эти люди знают ответ на вопрос. Но раньше мне никто не задавал этого вопроса, все спрашивали, почему Гарри выжил, и я отвечала, что проклятие убийства ударило рикошетом в Волдеморта, но не кто не спрашивал, почему он не умер.
 

Написать писательнице:

J.K. Rowling

Christopher Little Literary Agency
10 Eel Brook Studios
125 Moore Park Road
London
SW6 4PS
England

C/o Bloomsbury Publishing
38 Soho Square
London
W1V 5DF
England

| просмотров|